Уж как-нибудь, а все ж я проживу.

Меня особенно поразила — поразила с мучительной силой — какая-то речистая свобода её обращения, которую мне трудно описать, но это было так, словно они знали друг дружку давно, больше месяца, что ли. Знаю я, наступит он, настанет, наконец. Мистер Линтон поднял глаза: Что случилось, любовь моя? Вы знаете, здесь, на приеме, максимум того, что я • могу, я делаю.
Для тишины и праздности гулянья, не ведая корысти и желанья. Поверь мне, Лира, он сделал это не зря; и то и другое тебе вскоре очень понадобится. Но прежде чем я буду продолжать, скажи, что ты разумеешь под твоим и что же, сэр? Эту коротенькую реплику ты произносишь очень часто; и сколько раз она вела меня, как путеводная нить, сквозь бесконечные разговоры.
Голова ее опустилась на подушки, и она зарыдала. Не до прощений. В этот раз полицейский не стал продолжать и повернулся к нему, ожидая ответа. Мы все-таки мудреем год от года. И сразу, кто в могиле, кто в почете. Ну, что ж, заметила я про себя, стойте, если вам хочется, но никуда вы не уйдете, я так решила; одиночество столь же вредно для вас, как и для меня.
В воскресенье больной разговорился со своим другом, который пришел навестить его перед операцией, и тот рассказал ему, что через ограничение дыхания люди выздоравливают от тяжелых болезней. Я не отказался бы от чашки, ответил я.
Кэлпурния положила руки нам на плечи, мы остановились и обернулись: в узком проходе между двумя рядами людей стояла высокая негритянка. Ну и ну, покачал головой д'Агоста. Но только был тот яркий миИх песней лебединой. Припал к ногам твоим умершим. Внутрь его не пускают, вот он и валяется прямо на заднем дворе. Девочка, виденная мной по пути в город, теперь исчезала под грузом белья, помогая убирать кабинки кривому мужлану, чья большая голова и грубые черты напомнили мне так называемого бертольда, один из типов итальянского балагана. Сосняк, бывший справа от нас, дальше сменялся болотом, после чего, описав полукруг, берег снова одевался бором по другой стороне западного очка.
Пойми, я воспользовался примером с монеткой только для того, чтобы тебе легче было все это наглядно себе представить, поскольку те же самые возможности-невозможности реализуются и на уровне элементарных частиц, причем все происходит абсолютно так же: в какой-то момент существует несколько равновероятных возможностей, но в следующую долю секунды из них реализуется только одна, а остальные перестают существовать. Стоя на пороге моей спальни, куда я спаслась бегством, я слышала, как он удалялся. Вновь по грузии поездить.
Я держал её за костлявенькую кисть, и она вертела ею так и сяк, под шумок стараясь найти слабое место, дабы вырваться в благоприятный миг, но я держал её совсем крепко и даже причинял ей сильную боль, за которую, надеюсь, сгниёт сердце у меня в груди, и раза два она дёрнулась так яростно, что я испугался, не треснула ли у неё кисть, и всё время она пристально смотрела на меня этими своими незабвенными глазами, в которых ледяной гнев боролся с горячей слезой, и наши голоса затопляли звонивший наверху телефон, и в этот самый миг, как я осознал этот звон, она высвободилась и была такова. Черты её нежного, молочно-бледного лица с розовыми губами и белёсыми ресницами лишены были той лисьей заострённости, которая свойственна великому внерасовому клану рыжеволосых; к тому же, она не носила зелёного — этого мундира их клана; я вижу её всегда в чёрном или тёмно-вишнёвом — в очень элегантном чёрном пуловере, например, и в чёрных башмачках на высоких каблуках; ногти она мазала гранатово-красным лаком и (к большому Лолитиному отвращению) любила говорить по-французски: интонации у Евы всё ещё оставались дивно-чистыми, но для школьных и спортивных терминов она обращалась к разговорному американскому языку, и тогда лёгкий бруклинский акцент примешивался к её речи, что забавляло меня в этой парижаночке, ходившей в новоанглийскую школу со псевдобританскими притязаниями. Вам не нужны ни бомбы ни снаряды. Пусть весело шуты над ним глумятся.
Не успеешь привязаться к какомунибудь приятному, спокойному месту, и уже какойто голос заставляет тебя встать и удалиться из него, так как час отдыха миновал. Информация, вызывающая положительные эмоции, проходит в подсознание беспрепятственно, внедряется глубоко и сохраняется очень долго, так как подсознание работает в автономном режиме, может принимать информацию самостоятельно и некритично. И, что самое приятное, это постель, в которой она никогда не спала и никогда не будет спать.
http://harold-buffal.livejournal.com/